Глава 11

11. Начальник

Искусство и литература
 Общепринятое убеждение нашего времени: великой настольной игрой Средневековья были шахматы. Идея старая; мы переняли его во второй половине 19 века у первых поколений историков шахмат. Особенно они основывались на доминирующем положении, которое шахматы занимали в средневековом искусстве и литературе.
 Мое исследование средневековых настольных игр по названиям игр и по игровому материалу дало прямо противоположные результаты. Во Франции большой игрой были шашки (глава 7), и дворяне, и дворянки, вероятно, предпочитали нарды шахматам (глава 8). В 14 веке в Англии шашки также были гораздо более значительной игрой, чем шахматы (глава 1).
 Иллюстрации в этой книге призваны подкрепить текст, высмеять мои результаты и доказать, насколько они глупы, потому что средневековые художники по большей части изображали играющих в шахматы мужчин, а иногда и их дам, пододвигающих стул для уютной игры. Фотографии людей, играющих в шашки, столь популярных, согласно моим исследованиям, почти полностью отсутствуют.
 Однако многие миниатюры были иллюстрациями к выдуманным историям о рыцарях, или, другими словами, к художественной литературе. А что касается  художественной литературы, то я задаю вопрос: 19 век еще не созрел до понимания отношений между литературой и действительностью.
 Во избежание недоразумений: я согласен с утверждением Пола Миллимана [Paul Milliman 2012:63, 65-6] о том, что шахматные пассажи могут способствовать нашему пониманию средневековой культуры.

Литература и реальность
 Во второй половине 20 века возник научный подход к литературе. Исследователи подняли вопрос о стыке социологии и исторических исследований. «Разрешено ли, — спрашивали социологи, — использовать художественную литературу для объяснения социальных явлений?». Это было исследование отношения между литературой и реальностью. Более конкретно социологи задавались вопросом: годится ли художественная литература нашего времени в качестве источника для социологии? Историки задавались вопросом: «Литература давно минувших дней, например средневековья, годится ли она в качестве исторического источника?»
 Ответ литературоведа был нюансирован: уместность подчинена жанру. Обычно стереотипный жанр не подходит. Я вхожу в понятие стереотипа.

Стереотипная литература
 В Нидерландах каждый месяц два вида романов расходятся как горячие пирожки: сентиментальный роман, действие которого происходит в замке, а другой — в больнице. Оба вида происходят от трафарета, повторяющегося узора, лежащей в его основе схемы с неизменными ингредиентами, что приводит к одной и той же истории, но с меняющимися конкретными элементами. Я поясню это примером.
 В голландском романе-замке главный герой мужского пола может носить титул оруженосца, барона и т.п., может жить в развалюхе в дремучем лесу, в современном загородном доме недалеко от большого города и так далее. У мужчины могут быть трудности со своей разгневанной бывшей, или с кредиторами, и т.п., но он неизменно влюбляется в симпатичную и застенчивую девушку из скромной среды и женится на ней после того, как будут устранены все препятствия.
 Центральным персонажем больничного романа является врач-педиатр, или кардиохирург, или заведующая операционной в районной больнице, частном медпункте или городской поликлинике, женщина – молодая медсестра. Они влюбляются, им приходится преодолевать трудности, но, в конце концов, они могут с облегчением обнять друг друга.

Рыцарский роман
 Подобно сентиментальному роману, рыцарский роман — это разработка скрытой схемы. В древнейшем типе, мужском жанре, на поверхность выходит феодальный строй. Рыцарь занимает замок, владеет землей, но настоящим владельцем замка и земли является его сюзерен, император, например Чарльз Великий. Ему подчиняются рыцари. На его службе они отправляются на поиски приключений, опасностей. Они переправляют свою лошадь через реку на другой берег, поят её из ручья, находятся начеку или грозят опасностью. И играют в нарды и в шахматы, в основном рассказанные поэтом в одном коротком стихе. Тридцать раз повествование о нардах и играющих в шахматы рыцарях — это одно повествование, рассказанное тридцать раз.
 В более позднем рыцарском романе, возникшем в середине 12 века, монарх — человек миролюбивый. Рассмотрим короля Артура и его рыцарей Круглого Стола, символа равентства. Вместе с этими рыцарями Артур пытается построить общество, в котором есть справедливость. Но зло, воплощенное в его внебрачном сыне Мордреде, окажется сильнее.
 В этом типе романа женщина, дама выходит вперед, любовь, часто платоническая, получает главенствующую роль. Дворянство создало комплекс новых условностей, самым выдающимся объектом которых была дама, ставшая объектом рыцарского рабства, по меньшей мере, в литературе. Женщина нашего времени, которая подвергается домогательствам со стороны мужчин, разрыдалась бы бессильными рыданиями, будучи перенесенной в Париж 1350 года. А в рыцарском романе женщина превратилась в образ почти превосходной чистоты и красоты, щедро воспетый поэтом, образ, привлекающий молодых рыцарей, как цветок, привлекающий пчёл. И да, иногда это вырождается во влюбленность. Как и в романах об Артуре, где запретные отношения друга Артура и товарища по борьбе за лучший мир Ланселота с женой Артура Гвиневрой создают сдержанное напряжение: если Артур покажет, что знает об этом, он потеряет обоих.
 В этом типе романов нарды сыграли свою роль. Писатели выдвигают шахматы на первый план; шахматы служат предлогом встречи мужчины и женщины в тихой комнате или среди благоухающих роз в саду замка. В эти дни суверен имеет меньше силы. Рыцарь ищет приключений уже не службе у суверена, а на службе у любимой дамы. Кроме этого, однако, во внешнем мире неизведанное искушало.
 Мы снова сталкиваемся с существенной разницей в оценках между литературным писателем наших дней и средневековым писателем. Поскольку над нашим современником насмехаются, если он повторяет удачную сцену коллеги, в Средние века такое повторение является нормой. Шахматы — часто используемый повод влюбленной пары уединиться. «Это хорошо, — рассуждал средневековый писатель, услышав эту метафору, — я собираюсь использовать ее». С течением времени встреча менялась, а с развитием средств повествования расширялась и украшалась, но суть одна и та же: это остается стереотипом. Повторенная тридцать раз история о двух влюбленных, уединяющихся с шахматной доской и фигурами, — это одна история. И этого недостаточно для утверждения, что в средние века шахматы были такой популярной игрой.
 По этой причине рыцарские романы не могут служить источником для ответа на вопрос, какую настольную игру предпочитали наши средневековые предки.
 Заметка о той ароматной розе и игре в шахматы. В самом любимом средневековом романе 13 века, французском «Романе о розе» Жана де Менга (Jean de Meung) и Гийома де Лорриса (Guillaume de Lorris), шахматы играют свою роль, но намного большую роль играет любовь. Молодой рыцарь влюбляется в ароматную розу в замковом саду. В благородном варианте я говорю, что эта роза — символ женщины, в менее благородном — что роза — символ ее детородного органа. Средневековье не знало ханжества: французское слово «ханжа» означало «храбрый». Кстати, о ханжестве: в саду с теми ароматными розами росло дерево с пенисами; юная дева любила ходить туда с корзинкой, чтобы их собирать.

Charles Germain de Saint-Aubin (1721-1786)

Средневековая аллегория
 Аллегория — второй средневековый жанр, в котором писатель отводил шахматам главенствующую роль.
 Человек Нового Времени (после 1500 года) столь же религиозен, как и средневековый человек, но имеет иную перспективу. Кредо  Нового Времени – «живи настоящим», наслаждайся каждым подаренным тебе днем – противоречит средневековому убеждению, что земная жизнь есть лишь переходный дом к реальной жизни в вечности небес. Множество опасностей угрожает человеку на его пути к вратам, ведущим в рай. Игра в кости и настольные игры с костями, в виде нард и мельницы, могут преградить ему путь к вечной радости; некоторые духовные наставники считали опасностью даже шахматы и шашки. Как велика была ментальная дистанция между этими предостережениями и кредо 16 века Нового Времени – «живи настоящим»!
 Угроза того, что Бог откажет во въезде в свою Империю, касается каждого человека, от нищего и шлюхи до короля и герцогини. Писатели жанра, стремящегося удержать человека от ошибок, часто возвращаются к аллегории шахматной доски и ее фигур. Шахматная доска олицетворяет землю, олицетворяет жизнь, фигуры представляют людей всех рангов и жизненных позиций. Но в конце игры рука игрока собирает все кусочки вместе и кладет их в один темный мешок; конец жизни королей точно такой же, как и смерть простого пехотинца (пешки). Прекрасная метафора, мимоходом призывавшая общественность, представителей высших слоев общества, к смирению и состраданию к нищим.
 Рискуя вызвать некоторое раздражение, повторяю: средневековый писатель совершенно не постеснялся включить метафору коллеги, которая базируется на шахматах, в собственное произведение. Поэтому нельзя складывать эти метафоры и делать вывод: «В средневековой литературе имеется двести упоминаний о шахматах, насколько необычайно популярной должна была быть эта игра». В отличие от нашего времени, средневековый писатель не ценит оригинальности. Один священнослужитель провел захватывающее сравнение общества с его социальными разрядами и шахматами. Другие копировали, украшали, расширяли. Повторяющееся тридцать раз одно и то же сравнение — это одно сравнение.

Исчезнувшие шахматисты
 Как я отметил ранее, человек 16 века подчеркивал не ценность жизни после жизни на земле, а ценность как жизни сейчас, так и в будущем. Предостережение священника вести образ жизни, не загораживающий вход в небесные врата, данное в рассказе, центральным сравнением которого были шахматы, не дошло до ушей человека 16 века. Жанр исчез. Сюжет рыцарской романтики продолжал жить. В так называемых «бульварных книжонках», расцвет которых приходится на период с 1474 по 1540 год, печатных книгах, написанных не стихами, а прозой, шахматы отсутствовали напрочь.
 Обратите внимание: в 16 веке два средневековых жанра, в которых шахматы играли роль, больше не писались.
 Шахматист, который любит свою игру, не бросает ее с возрастом, толпы пенсионеров следуют за своими чемпионами во время турнира или играют свои партии в соседней комнате. Средневековый человек был без ума от шахмат, уверяли нас шахматные историки 19 века, и его преемники размышляли над этим сообщением. Но уже в 16 веке все эти группы  шахматистов растворились, испарились.
 Казалось бы, внешнее, бросающееся в глаза. совпадение: шахматисты были поглощены временем вместе с двумя жанрами, в которых шахматы играли свою роль.
 Но это не совпадение. Результат анализа слов см. выше: в средние века шахматы были далеко не популярны. Средневековая литература, заключаю я, создала образ, не соответствующий действительности. Я в корне не согласен, например, с Робином О’Брайаном (Robin O’Bryan), который убежден, что популярность шахмат «отразилась в потоке рыцарских романов, стихов и моралистических трактатов» [2019:25]. Другим примером является Альбрехт Классен (Albrecht Classen), заметивший, что несколько завуалированная шахматная метафора в произведении немецкого поэта Вальтера фон дер Фогельвейде (Walther von der Vogelweide), написанном около 1200 г., была хорошо понята придворной публикой, а это означает, что сама игра явно пользовалась значительным популярность [2012:28-9].

Friedrich August Moritz Retzsch (1779-1857)

Шахматы и мудрость
 Старейший рыцарский роман, дошедший до нас, называется «Песня Ролана» Он написан в 11 веке, возможно, каким-то Турольдом, французом. Он описал картину с настольной игрой, в которую играют рыцари. Нарды – это игра, которой развлекалась большая часть компании, шахматы (eschecs) как игра для старших и, следовательно, более мудрых рыцарей: l. 111 «Они играли в нарды для собственного удовольствия, более старшие и умудренные люди играли в шахматы». Иногда в прошлом короля изображали играющим в шахматы, чтобы подчеркнуть его мудрость. Этот ли роман ответственен за эту идею?
 И в новое время – с начала 20-го века, может быть, чуть раньше – шахматы являются символом мудрости, ныне понимаемой как ум, сообразительности. Это понятие не является продолжением средневековой мысли, а возникло во второй раз, см. вторую часть.